Господь ненавидит идиотов. Склерозматиков тоже. И в первых числах каждого месяца церемониально вырубает им интернет. И тут уж хочешь не хочешь, обещал не обещал - закрывай компьютер, иди в поле смотреть на небо в травах. На травы в небе. Плети себе веночки из ромашек, мели чепуху, разбирай семь сотен фото (никогда не думала, что у меня столько терпения!), стараясь придумать, как бы теперь, мол, загладить вину. Не придумала. Хотя, если вспомнить мои же вчерашние монологи - с этими-то людьми я завсегда договорюсь. Они же свои.
А ещё у меня появился план средней степени коварности, исполнения которого жду с неожиданным упоением. Но это так, анонс для интересующихся. Не забивайте головы.
— А я обычно не просыпаю будильники. — А я просыпаю. Плюс на минус дает... ноль. Это как кот Шредингера. Либо проспим, либо нет. Вот ты говоришь, что не просыпаешь будильники, а я говорю, что просыпаю, а между нами, значит, лежит кот Шредингера и такой: «Мхм...»
Эндрю сегодня Б-г. Эндрю починил очки, занавеску, усыпил ребенка, не дал захандрить Васе, запек сосиски, измазал пол квартиры в муке, отмыл эту муку, завесил стенку прелестной поебенью которая «и вообще это не поебень!», собрался в дорогу за несколько часов и и и в общем, он нереально крут :З А теперь я пойду этого засранца кормить. Ибо без меня же поесть нельзя! Впервые за четверо суток, ага, будем питаться нормально. В общем, счастье, радость, фейерверки, любовь, процветание, молодость, идиотизм, бессонные ночи и «прощай, меланхолия».
«Я – вечный странник, которому ничего не надо, кроме чудес» Не сдержала улыбки. Все-таки это ты, чудище, хорошо так ты, чем ближе к концу, тем отчетливей. Хотелось бы мне найти теперь кого-нибудь, похожего на Михаэля. Образ беспечного и мудрого наставника слишком пленителен, чтобы не связать его с кем-нибудь из своих бесконечных людей и не возлюбить его за это нежной любовью. Но это уже другой разговор, да?
«– Я так понимаю, у тебя коротких историй вообще нет. Парочка просто длинных, а все остальные – бесконечные.»
«Люди полагают, – пишет Михаэль Штраух, – будто города – порождения их собственной созидательной воли, труда, воодушевления и скуки. Думают, в городах нет места хаосу и наваждениям. Уверяют себя: мы живем в тихом квартале, дети ходят в хорошую школу, торговцы на рынке приветливо с нами здороваются, у нас свой столик в пивном ресторане за углом – что, ну что может нам тут угрожать?! Горожанин беспечен, о да. Уверен: худшее, что может поджидать его на улице, – хулиганы, пушеры да нетрезвые водители. Неприятно, конечно, но ничего не попишешь, дело житейское.
Никто не ожидает, что где-нибудь на пересечении Хохштрассе и Марктплац, между табачной лавкой и зоомагазином, перед ним разверзнется бездна.
Что ж, тем восхитительней нечаянная встреча.
Иные чудеса, и правда, предпочитают подстерегать свою добычу в пустынях и подземельях; на худой конец – в ночном лесу или на горной тропе. Но их не так уж много осталось. Нынче тайны изголодались по свежей крови, вот и предпочитают держаться поближе к людям. А мы… Что ж, мы, как известно, строим для себя города и заполняем их своими телами, все еще пригодными для работы, сна и любви.
Для чудес мы тоже, как ни странно, вполне годимся. Сладкая, калорийная пища, сухие дрова для костра – мы нужны им, и это не всегда хорошая новость.
В предрассветное небо действительно до головокружения смотреть можно. До пустоты внутри и перехватывающегося дыхания. Смотреть, как оно течет облаками и лупой выгибается к горизонту, рыбьим глазом пучится, глазком божественной двери - смотрит в тебя. Все что угодно можно видеть в этом небе. Лишь бы не спать.
Спасибо. Нет, честно, спасибо огромное, мне было это необходимо. Потому что я тут хожу, шатко балансируя, на грани какого-то полного помешательства, отчаянья и презрения к собственной персоне. Как по бордюру у тротуаров, знаешь? Вот точно так же, только над внутренней своей бездной. И виной тому тысяча причин: и слезы мамы, и бойкот рифм, и имя, при упоминании которого уже выть в голос хочется, и голоса не свои в телефонной трубке, и спины любимых, растворяющихся в толпе... И тут твои слова, простые вроде бы, даже немного... как бы это... общие? Но волшебные. Как крылья. Подумать только - одна из десяти. Спасибо. Огромное. Я мечтаю тебя увидеть, услышать твою историю. Я хочу сделать для тебя подарок, какой-нибудь памятный и теплый (сразу в голову - батарея?). Я тоже мечтаю однажды так тебя спасти.
Не знаю, как еще выразить. Боже ж ты мой, как немая в последний месяц.
Я хотела написать что-то о том, как несправедливо рассказывать детям, что их все будут любить, если они будут хорошими. Даже не потому, что они растут хорошими, и это метшает им жить (ведь есть же люди, предназначенные на роли прекрасных злодеев, а им, глядишь, навешари лапши в детстве...). Просто это страшное... «разводилово», хотя просится слово крепче. Потому что никто их не будет любить за это. Любить их будут просто так. Или не будут. Это уж как повезет. Нельзя давать подобных обещаний, а то ребенок старается, растет этим самым «хорошим», а обещанной награды-то не намечается. Чем не повод возненавидеть человечество?.
А еще я хотела написать про фотогрофа, который любил падение перьев. Он снимал перья на фоне разных городов. Много лет. И сначала людям нравилось, а потом его забыли. Хотя он был хорошим. И вот он несчастен и зол, но его спасает добрая женщина-кондитер. Но вот я пересказываю фабулу, и понимаю, какой это бесталанный бред, и... кто бы знал, как меня это злит. Бросить все к чертовой матери, так хочется все это бросить прямо сейчас, но нельзя.
Еще я хотела бы написать письма трем людям. Но не в таком душевном состоянии. Надо, когда спокойно будет. С перьями, сказками и стихами.
Гармония с миром, когда именно ты меня покинула и как долго продлится твой отпуск? Возвращайся скорее, а? Я такая мерзкая без тебя. И привези с собой, пожалуйста, какую-нибудь молоденькую Ответственность. Втроем нам будет легче жить, право слово.
Во-первых, видела живого, совсем не страшного, дружелюбного Норда с огненными поями и плюшевой стрижкой. Поняла, что, дура такая, в первый раз за семнадцать лет по-настоящему побывала на Болотке. Столько светлых всяких людей, интересных, смешных, красивых - глаз не отвести. Интровертный интроверт тихо поскуливал и велел прятаться, но я там даже потанцевала шаманские танцы с незнакомыми красивыми девушками, чтобы нас обнаружил покупатель. Во-вторых, фестиваль мировой еды многолюден и вреден для ребер, но там шикарные гамаки под каштанами, и я встретила Мастера, которая меня зацеловала-затискала. Мы так трогательно и романтично общались через забор! А Эндрю мягок и тепел, ага. В-третьих, креатив губит миры, а из остатков трапезы в "Граблях" можно сделать нефиговое... произведение искусства? Я повешу фотографии, вот вам крест. Лисы всякие в клеточку и «она ванга!». Ага. В-четвертых, эти люди, хорошие, милые, дорогие так замечательно сошлись друг с другом, что я прощаю Мирозданию все прочие подлости. Давно мне не было так уютно. Дражайший сказочник! Ты прелесть. Прости, что ушла от тебя на нулевую ступеньку. К следующему разу сделаю один из твои подарков, да-да. В-пятых, никогда не могла подумать, что такое истязание, как щекотка, может доставить столько эйфории оО Эндрю, мать твою, ты злодей! Но я тебя все равно люблю.
После этих фильмов и книг складывается впечатление, что мироздание хочет ткнуть меня носом во что-то очевидное. Настолько очевидное, что становится незаметным. Но с чем было бы куда легче жить.
И вот, идешь по вечереющим зеленым дворам, говоришь вслух, мало сама понимая, о чем, робко пытаешься сформулировать. Мол, память да впечатления - лучшее, что у нас есть вообще-то. И ни лень, ни здравый смысл, ни самосохранение не должны мешать их получению. Чем острее, тем лучше. А с другой стороны - их можно и нужно! ловить и в мирное время. Тополиный пух искрами на солнце - и восторг на душе. Отдых после дальнего пути. Трава по колено. Блики на воде. Пустая электричка... Мало ли? Еще с другой стороны - нельзя их портить. Остро, но хорошо. Восторг, кайф. Что, в общем-то, почти нереально. Да, мол, вот, что хотела сказать - нельзя позволять себе грузиться. Что что-то не успеваешь, что-то не умеешь, и кто-то тебя любит. Из процесса обучения можно выкачать тонну приятных ощущений. Как и из любви как это называется? безответой. Писал ведь Воденников, хорошо так писал, помню. Придем домой, найду, покажу тебе. Но, понимаешь, просто нельзя. За этим столько волшебства теряется. Как в тумане, понимаешь, не видно ничего. Нельзя. Чувствуй все, что тебе отсыпано. Относись к жизни легче. С благодарностью относись.
Замечательно.
Только вот сама, чуть что, забиваешься в самый дальний угол, сворачиваешься калачиком, царапаешь себе руки и вопрошаешь тоскливо: «Почему?!» Мироздание старалось. И Мироздание потерпело провал. Потому что одно дело ткнуть носом, другое - научить. Да и не поняла я толком ничего, если честно. Почувствовала разве что.
От Чешира к непроизносимому Кэйфун, или как оно должно читаться. Не спрашивайте меня, что это значит. Захотелось перемен. Бывает. Лечится.
Собственно, у меня четыре радости. Первая - покончено с нудными тестами-экзаменами, остаются только суровые вступительные. Сложные, но интересные. Вторая - у меня есть свой Забытый Бог, дух крапивы, выведенный по агату. У него взгляд Д'Артаньяна среди пидорасов, он теплый, и любит заглядывать в декольте. Третье - я сегодня маг и пою своего любимого рыжего горячим шоколадом среди мурлыкающих кошек. БС на ролевой доставляет, вот честно. Четвертое - у меня впереди два замечательных дня, много солнечных людей и одна длинная надеюсь ночь с не менее любимым, хотя пока не рыжим, и волшебными всякими фильмами.
Да, вам важно это знать. Порадуйтесь за меня, вдохновитесь, и идите, ищите себе чудеса. Как сегодня этот, грозный, на асфальте, который палил тех, кто за добавкой идет.
Самое время - летом-то. Любовь, сирень, жасмин и жимолость.~
Если можешь, слышишь меня, если тебе не лень, То, умоляю, держи меня крепче, крепче. В забытом саду на окраине сейчас отцветает сирень. В забытом твоем саду. Ты снова не выкроил день На эту волшебную встречу. Ты беспечен, мой милый, и крыть это нечем. Такой взрослый, залез на детскую карусель. А я, понимаешь, хожу и чураюсь людей. Душистую обнимаю твою сирень. И все повторяю: «где ты?»
Синяки на запястьях, в сущности, ерунда. А кровь – не что иное, как сок самых ранних ягод. Но когда, осмелев, я целую волосы у виска, Слышу льдистый голос крупье: «Ставки сделаны, господа». И пахнет заросшим садом, Разбитым окном веранды и нервным ямбом. И где-то у кромки век стылая плещет вода. И шепчешь рассеянно, мол, никто, никого, никогда… Меня, понимаешь, пугает твоя глубина. Но я просто хочу быть рядом.
И это высокое поле, конечно, не пропасть во ржи, Но если упасть, как надо, может, утонешь в травах, Станешь глядеть, как нежное небо щекочут стрижи, Слушая чье-то капризное: «любишь меня? скажи». Расскажи, Почему плащ твой дорожный в заплатах, Что будет завтра, почему зарастает сад, а твои руки – в шрамах? Ты же волшебник, мой милый, давай, привыкай ко лжи. Обнажают суть только своим, да когда кругом ни души. А кругом ни души. И потому я шепчу горячо: «держи же меня, держи». До синяков на запястьях. Пока я не забуду твой запах.
Пока не стану прекрасной и дикой, как твой таинственный сад.
Урурурурурурурурурурурурурушеньки! Забытое Имя снова открыла страницу. Я уже и не надеялась, право. Пишет на другом языке. Это фантастика. Узнать бы еще, на каком. И смогу ли я так когда-нибудь? Перечитываю жадно старое, знакомое, по которому так скучала, ибо нигде-нигде не успела сохранить. Ощущаю счастье.
У меня появляются смутные сумасшедшие планы на будущее. Например, после института - какой бы и когда бы я его не закончила - я хочу отправиться колесить по Европе. В Испанию лет через шесть, Эндрю, милый, а? А до тех пор выучить французский и испанский языки, научиться рисовать, играть на гитаре и - когда-нибудь - на саксе. Вкусно печь. Гладить людей по волосам. И написать много сказок. Когда-нибудь я хотела бы читать стихи по небольшим кафе - они ведь нравятся людям? А потом, лет через тридцать-сорок открыть собственное небольшое, волшебное кафе в Питере. Сидеть там, в углу у окна, с ноутбуком, писать сценарии и пить бесплатный кофе. И чтобы только избранные знали, что это за странная девушка. Женщина. Кстати, тогда эффектнее было бы быть смешливым мужчиной в дорогой рубашке и твидовом пиджаке. Но это уже слишком.
Смутные образы несостоявшихся меня тоже появляются. Все чаще. Такие призраки на яву. Они такие увлекательные, что хочется побыть каждым. «Хоть бы там, на небе, перекосило тех, кто сортирует и делит чары, тех, кто пел его и меня чеканил». Шутник сказал об этом все, что не договорил внезапно свалившийся на меня Фрай.
«— Им нужен актер с именем. — У меня есть имя, посмотри мои водительские права»
Мимоходом читать сказки из чужих окон или чужих судеб - занятие, ей богу, по мне. И еще швырять в стены бьющиеся предметы. Пить джин с тоником, побеждать в диковинных играх и крутить на руках детей.
С детства меня пленял свет в ночных окнах. Необъяснимо - вплоть до семнадцати лет. Просто, понимаете ли, за каждым из них - уют и история. За каждым - окончание чьего-то долгого странствия через сомнительную тьму московской ночи.
Я хотела бы одна бродить по городу до утра, и приходить к тебе на рассвете.
Гости привезли две цветных глянцевых фотографии папы. Выклянчу одну, ту, где он с сигаретой - повешу на стену. А потом, если повезет - сониных китов. Кстати, ночные окна - это у нас наследственное.
Внезано обнаруживается, что я могу не только читать и запоминать, но и есть, пить, говорить и печатать осмысленно. Ощущения непривычны, но приятны. Здравствуйте, это снова я. У меня опять все сложно, а значит, нам будет весело, потому что о чем писать, как не о сложностях? Я жива, да. Мне везет, как утопленнику. Я опаздываю повсюду. К электричкам и людям, например. Зато у меня есть свеженький плеер, о котором мечталось - пассивно, но постоянно - почти два года. И мне, в общем-то, плевать, сколько я на него потратила - на бутылочку джина осталось. Нужно сделать папку и посмотреть много умных, красивых фильмов, придумать много витиеватых историй, написать пару стихов, прополоть сад. Лето. Лето, и все живы, как ни странно. Шесть дней, полет нормальный;